Герой материала— открытый гомосексуал, не скрывающий от общественности свой ВИЧ-статус. Мы сидим в одном из екатеринбургских кафе и совершенно спокойно говорим о, казалось бы, страшных вещах, не на шутку взбудораживших российскую общественность.
Мы обсуждаем ВИЧ-эпидемию и человеческие страхи перед вирусом. В разговоре Виталий признается, чем его обидела реакция мамы на то что он стал ВИЧ-положительным, сколько денег тратит государство на его терапию и почему ВИЧ-инфекция для него не проклятье, а дар.
«На принятие ВИЧ-статуса потребовалось шесть лет. После каждого похода в больницу напивался»
— Сколько лет ты живешь с положительным ВИЧ-статусом?
— В конце ноября будет девять. До того как я узнал о своем ВИЧ-статусе, я — 19-летний донор, шеф-редактор регионального СМИ с хорошими карьерными перспективами, любимой работой и замечательным коллективом. Всему виной — случайный незащищенный половой контакт во время поездки в Москву. Вернулся домой, в декабре меня «срубило». Температура под сорок держалась несколько дней, потом попал в инфекционный блок, видимо, взяли анализ на ВИЧ. Когда стало лучше, я отправился на станцию переливания крови. После праздничных каникул получил сразу два уведомления: со станции и от врача-инфекциониста, мол, зайдите-ка к нам в гости. Я понял: запахло жареным. Медики сообщили, что у меня ВИЧ. Первая мысль — придется оформлять инвалидность. Терапию назначили практически сразу, потому что было молниеносное течение. Если бы не сделали этого, я бы тут не сидел.
— Какие-то факторы усугубили твое состояние?
— В среде гомосексуалов вирус более агрессивный и лет за пять может скосить человека. Партнеров, как правило, гораздо больше и риски незащищенных половых контактов выше. Каждый десятый гей живет с ВИЧ.
— Долго ли свыкался с мыслью, что инфицирован?
— Мне на это шесть лет потребовалось. Знаешь, как это было: раз в три месяца я должен был ходить на Ясную, в такие моменты я договаривался сам с собой, говорил: «Чувак, вот мы сейчас с тобой сходим, кровь сдадим, терапию получим». А в качестве награды после каждой такой процедуры я позволял себе напиваться.
— Но сейчас, я вижу, осознание пришло. Когда случился этот переход от непринятия ситуации к ее принятию?
— Когда познакомился с человеком, которого теперь могу назвать своим другом. Евгений Писемский ведет в России несколько проектов по профилактике ВИЧ среди геев. В свое время он пригласил меня на тренинг. Я приехал, смотрю сидят такие же, как я, шутят, умирать не собираются. Принятие себя происходит не сразу. Я свыкся с мыслью, что придется есть таблетки. Кому-то говорил, что это витамины, кому-то — что у меня проблемы с сердцем.
— То есть близкие узнали не сразу?
— Сначала я никому ничего не рассказывал — зачем им лишние нервы. Сейчас ситуация поменялась. Насколько мне известно, в Екатеринбурге я единственный открытый гей, который не скрывает положительный ВИЧ-статус. Когда в тусовке поползли слухи, решил открыться и разместил информацию о себе в социальных сетях. Это произошло меньше года назад. Реакция последовала разная: кто-то называл это «социальным самоубийством», а кто-то просто подходил в клубах и обнимал. Без любителей колкостей и оскорблений не обходится, они, как правило, старше 35 лет. Что показательно: из-за открытия ВИЧ-статуса я не потерял ни одного человека из своего окружения. Друзья даже обиделись, что я им сразу не рассказал.
— А как отреагировала семья?
— Мамина реакция меня огорчила. Она сказала: «Мы на тебя такие надежды возлагали». Эти слова задели. Что значит возлагали? Эй, я еще живой! Для нее это сложная тема, как и моя гомосексуальность. А усугубляется все тем, что ее коллега умерла от пневмонии, которая развилась на фоне ВИЧ-инфекции. Мама напугана и, мне кажется, не приняла мой статус до сих пор.
«Люди не хотят узнавать свой статус, боясь, что их примут за наркомана, проститутку или гея»
— Почему ты считаешь необходимым публично заявлять о своем ВИЧ-статусе?
— Я свято верю, что мой пример поможет другим парням открыться. Чем больше открытых людей, чем больше «не таких, как остальные», в мещанском понимании, тем меньше страха перед ними.
— С этим легче жить?
— Не нам жить легче, а вам. У вас же в головах сидит мысль, что от ВИЧ-инфекции умирают. Я-то знаю, что нужно колоться стерильной иглой, заниматься сексом с презервативом, а беременным с положительным ВИЧ-статусом ходить на терапию. Катализатор эпидемии — не я, не мои друзья, которые живут с ВИЧ, это те люди, которые не знают свой ВИЧ-статус. А не знают, потому что боятся: про меня же подумают, что я либо наркоман, либо гей, либо проститутка. Они боятся, что их отнесут к разряду асоциальных элементов. И это эхо 1990-х годов. Оттуда же пришел этот термин «группа риска». Кто-то из американских ученых медиков сказал, что ВИЧ-инфекция — это болезнь четырех Г, так как она была обнаружена у жителей Гаити, гомосексуалистов, больных гемофилией и людей, употреблявших героин. Я бы добавил к этому списку гетеросексуальное большинство. Каждый незащищенный половой контакт — это риск стать ВИЧ-положительным. В группе риска находятся все.
— Потому что предпочитают жить в неведении?
— Люди боятся сдавать тесты, боятся результата. Если опять же обратиться к статистике, данные говорят, что мы знаем о миллионе ВИЧ-инфицированных россиян, но по факту их в 3,5 раза больше. ВИЧ-позитивные люди есть везде: я знаю редактора одного из городских СМИ, знаю госслужащих, знаю оперирующих врачей, которые живут с ВИЧ-инфекцией. Уровень стигмы перед людьми с положительным ВИЧ-статусом — колоссальный. Отсюда и эпидемия. Мы боимся чего-то нового, того, что выходит из ряда вон, если представить это как обыденность, страх перед ВИЧ исчезнет.
— До того как ты открылся, предупреждал своих половых партнеров о том, что ВИЧ-инфицирован?
— Треть жизни я живу с вирусом, и за все это время у меня не было ни одного ВИЧ-положительного партнера. Приходилось рассказывать. У всех возникал вопрос, что за таблетки я принимаю. А там ведь еще есть надпись, которая тебя выдает: «Противовирусные. ВИЧ+». Реакция у людей была разная: кто-то принимал эту информацию, кто-то предлагал взять паузу, чтобы решить, нужны ли ему эти отношения.
— Раз уж ты заговорил о лекарствах, скажи пару слов о терапии: во сколько она обходится государству, и в чем ее особенности?
— Моя терапия обходится государству в 11 тысяч рублей в месяц. Приходится принимать по шесть таблеток в сутки. Без перерывов. Некоторым категорически нельзя пропускать прием, потому что может развиться резистентность не только к конкретному лекарству, но и ко всей группе препаратов. А их не так много — всего около 40 штук. Некоторые настолько дорогие (2 млрд рублей в год), что их выдают далеко не каждому. Из всех этих препаратов можно собрать не больше восьми работающих схем. Если делать перерывы в терапии: сегодня принял таблетку, завтра не принял, вирус привыкает к препарату, как крыса к яду. ВИЧ мутирует быстро, и если ты передашь этот мутирующий вирус кому-либо, то на зараженного человека не будет действовать тот препарат, к которому у тебя выработалось привыкание.
— Как долго способен прожить человек, получающий терапию?
— Официальная позиция ВОЗ: средняя продолжительность жизни ВИЧ-позитивного человека при приеме препаратов не отличается от средней продолжительности жизни человека с отрицательным ВИЧ-статусом. Сколько ты проживешь, зависит от тебя: принимаешь ли ты прописанные препараты, как ты их принимаешь, какая к ним приверженность.
— Скажи, по-твоему, человек с ВИЧ действительно может настолько озлобиться на мир, что начнет намеренно передавать вирус?
— Нужно не иметь головы, чтобы умышленно заражать людей.
— А что касается тебя: была злоба на того, кто передал тебе ВИЧ, злоба на себя за безответственность?
— Никто не позаботится о твоей безопасности, кроме тебя самого. Ты же не ходишь в золоте, с IPhone и в дорогущей шубе по задворкам ночью, заботишься о своей безопасности и не перебегаешь дорогу на красный свет. Срабатывает инстинкт самосохранения. Почему ты думаешь, что кто-то позаботится о тебе в постели? Сегодня я не могу сказать, что ВИЧ-инфекция — это мое проклятье, наоборот, это — мой дар.
— Почему?
— Во-первых, я точно знаю, куда государство расходует налоги, которые я плачу, — вон они, у меня в сумке валяются. Во-вторых, я обрел кучу полезных знакомств, узнал, что мои друзья — настоящие, потому что не отвернулись в трудную минуту, а еще я понял, что у меня самая лучшая в мире мама.
Автор: Татьяна Рябова
Фотограф: Владислав Бурнашев
