Десять лет назад Леди Гага ворвалась в чарты с песней Just Dance и показала новому поколению, как можно создать для себя яркую идентичность, где угодно.
На дворе 2008 год. Я сижу на полу в скромной гостиной родительского дома в спящем пригороде ирландского города и, прикусив язык, старательно наношу последний слой блесток на мой шедевр. Идет четырнадцатый год моей жизни, и я в четырнадцатый раз нажимаю «повтор» на CD-плейере моей старшей сестры. Всего месяцем ранее Леди Гага вырвалась из неизвестности — и это ее образ юная версия меня создает из картона и блесток, пока фоном на повторе играет Just Dance, песня, которой на этой неделе исполняется десять лет.
В этот момент я уже знаю, что люблю всем сердцем всё, что представляет собой эта женщина, этот символ. Я знаю, что она живое воплощение какого-то идеала, который говорит обо мне. Чего я еще не знаю, так это того, что я гомосексуален — и эта гомосексуальность станет неразрывно связана с Гагой на протяжении всей моей жизни. Она станет фоновой музыкой во всех гей-клубах, где я буду танцевать, увертюрой ко всем пьяным поцелуям, темой для разговора на всех первых свиданиях.
Знаменитые поп-певицы давно сформировали основу гей-культуры, и о причинах этого явления было немало написано. Некоторые говорят, что мы мысленно проживаем через них свою сексуальность; более фрейдистские теории предполагают, что они наши суррогатные матери. В любом случае можно просто сказать, что веселые поп-баллады о всепобеждающей любви и потерях исторически позволяли скрыться в свете прожекторов и блестках от мира, живущего в тени ВИЧ и гомофобии. До Гаги были Мадонна, Шер, Дайана Росс. Вы можете подумать, что Гага не сделала ничего, чего бы не делали эти артистки: добавила гламура и роскоши. Но особое место, отведенное ей в сердцах гомосексуальных людей, нельзя заслужить любовью к парикам: Леди Гага объединила квир и мейнстрим.
Она появилась, когда мир поп-музыки был совсем другим, чем тот, который мы наблюдаем в 2018 году. Хит-парады 2007 года, до Леди Гаги, не имели ни малейшей социальной и политической окраски и были полны гетеросексуальных банальностей вроде Kaiser Chiefs и Timbaland. Максимум репрезентации, какой у нас был, — безвкусная квир-бейтинговая песня Кэти Перри I Kissed a Girl в 2008 году. Мы были в зените экономического бума и не догадывались о грядущей глобальной экономической катастрофе, которая запустит период политических революций, совпавший со взлетом Гаги. Экономическое благополучие означало, что репрессии ощущались не так остро, что политика была мягкой. Для ребят вроде меня, задыхавшихся в городках, в странах, где однополые браки всё еще были вне закона, а бытовая гомофобия процветала, молчание казалось затишьем перед бурей.
Некоторые проигнорировали бы реакционное содержание чартов нулевых и просто обратились вновь к Дэвиду Боуи, Принцу и Бой Джорджу за революционными квир-моделями — они расшатывали рамки гендерных категорий за десять лет до рождения Гаги. Но для моего поколения эти иконы и их успокоительная андрогинность были недоступны. Мое детство прошло в недружелюбной культурной пустыне, где я выживал на ирландском кантри родителей и Топ-40 поп-песен моих ровесников. Это была эпоха диал-ап модемов — для многих ребят до появления смартфонов Боуи и ему подобные могли бы хоть вообще не существовать.
Как следствие, Леди Гага перевернула мой мир с ног на голову. Я страдал от тревожного расстройства в результате многих лет травли. Я был оскорбительно женственен, и школа была пыткой, когда я избегал старших ребят, кричавших мне «педик» в коридорах. После появления Гаги я сделал собственные очки, покрытые стразами, и покрасил волосы в зеленый: оскорбления в коридорах лишились своей силы, когда я, подобно Гаге, начал намеренно привлекать внимание. «Что за фрик», — восклицали мои ровесники, глядя на фотографии Гаги в платье из мяса. Я пылал от возмущения, слыша, как они оскорбляют ее: если она, моя любовь, была фриком, тогда я больше не хотел быть нормальным. Слово «педик», раздававшееся в коридорах, больше не унижало меня, но возвышало на пьедестал рядом с моей героиней, другим фриком — которая, между прочим, возглавила чарты в двадцати странах. Ее инаковость сделала и мою инаковость скорее вдохновляющей, чем болезненной. В кромешной тьме ее присутствие было единственным лучом света, дорогой к самому себе еще до того, как я узнал, что значит слово «квир».
Гага сделала для моего поколения то же, что и Боуи на двадцать лет раньше. Она вернула квир в мейнстримную культуру, которая успела вернуться к гетеронормативной обыденности. Она открыто защищала права ЛГБТ-людей и говорила о собственной бисексуальности. В поп-музыке она расширила границы дозволенного. Она возродила пышную театральность возмутительных костюмов, крови на сцене и постоянной смены париков. Ее вдохновляли молнии Боуи, наряды Александра Маккуина, представления Ли Бауэри, андрогинность Принца. Она выступала в жанре мужского дрэга и заставляла нас ставить под вопрос гендерные признаки и человеческое тело с помощью накладок на лицо и искусственных пенисов. Она возглавила возрождение квира в поп-культуре, которое привело к потрясающим результатам десятилетие спустя: сейчас никто и глазом не моргнет, услышав в песне, возглавившей хит-парады, слово «трансгендерный», но до выхода Born This Way это было бы поразительно. Отчасти благодаря ей мы живем в эпоху, когда Drag Race РуПола стала мейнстримом.
В сущности, Drag Race — это, возможно, ключ к пониманию того, что Гага сделала для квир-молодежи. Когда она появилась в качестве ведущей в девятой серии шоу, она вошла, притворяясь одной из участниц. Неслучайно, что Гага предстала в образе дрэг-квин: именно этим она всегда и была и этим она научила быть молодых квир-людей вроде меня.
Дрэг построен на заимствовании культурных отсылок для создания образа. Когда Гага воспроизвела революционный квир-дух Боуи и Принца для молодежи нулевых, она создавала свой собственный дрэг. Она заимствовала клише, чтобы создать образ, который и принес ей славу — образно говоря, подпевая наследию Шер, Мадонны и звезд, которым она подражала. Она выдумала Гагу так же, как дрэг-квин выдумывают свои альтер-эго.
В свою очередь миллионы молодых гомосексуальных людей последовали ее примеру, чтобы создать собственную идентичность в маленьких недружелюбных городках и деревнях по всему миру. Каждому нужны примеры для подражания, чтобы выстраивать свое социальное поведение, играть в дрэг в повседневной жизни. Гага предложила квир-людям такие примеры, какие не могли предложить наши гетеронормативные городки, она дотянулась в прошлое и передала их тем, кто не мог добраться до них в одиночку. Она научила новое поколение квир-молодежи, как достать идентичность из пустыни вокруг них, обратившись к истории и поп-культуре. Это гомосексуальные люди всегда и делали, но многие из моего поколения не знали, с чего начать. Мое поколение потеряло возможных учителей в эпидемии ВИЧ, и целая сокровищница знания была утеряна навсегда; мое поколение теряло связь с настоящим гей-сообществом, а гей-пространства закрывались.
Гага заменила моих возможных учителей. Когда я подражал ее скандальным выступлениям, я обращался к образам, с помощью которых она выражала квир-ощущения, которые я еще не мог сформулировать. Без ее песен в хит-парадах у многих квир-подростков не осталось бы никакой опоры. Она научила нас быть дрэг-квин в собственных жизнях — как сказал РуПол: «Мы рождаемся голыми, всё остальное — дрэг». Ее значение с изумительной простотой описала одна из участниц, Юрека, когда, расплакавшись, сказала: «Вы не понимаете, сколько делаете для людей вроде нас».
За десять лет Леди Гага изменила мир. Для меня и многих гомосексуальных людей по всей планете она стала символом нашего поколения, и мы обязаны ей как минимум нашими идентичностями. Детка, нет звезды ярче. [Цитата из песни Леди Гаги Paparazzi «Baby, there’s no other superstar»].
Перевод: Наталья Балабанцева (IT GETS BETTER РОССИЯ)