Жарким летом естественно думать о наготе. При первой же возможности хочется скинуть с себя «вериги культуры» и слиться с природой.
Если бы пляж натуристов был в пределах доступности, я бы обязательно стал его фанатом. Но ближайший пляж находится в Москве и единственное место, которое я могу себе позволить, это балкон.. Включаешь вентилятор, давишь пальцем на клавишу распылителя – и блаженно стоишь в облаке мелких брызг, словно счастливый фикус.
Разгуливая дома, как по пляжу, невольно смотришь в зеркало, задаваясь странным вопросом: что такого “непристойного” в вашем голом облике, от чего человечество грохнется в обморок?
В век «новой искренности» и социальных сетей ты внезапно обнаруживаешь как иллюзорны границы между личными пространствами. И дело не только в привычных «дик пиках» (грубых инструментах возбуждения), но в отсутствии личной дистанции. В давние годы между тем, когда вы видели человека в одежде и без неё – проходили недели и месяцы. Сегодня достаточно клика, чтобы ужать пространство и время.
Кадры вашего визави из любой точки планеты могут быть волнующими, независимо от реального расстояния. Голый парень на экране (которого вы видите в деталях) – это не картина в музее. Он остаётся живым и недоступным одновременно. Его частное, интимное пространство максимально открыто для вас, – и в то же время недоступно для действия. Никогда ещё интимная жизнь не была такой распахнутой, публичной (и в то же время «герметичной») – как в эпоху интернета.
Сетевая анонимность во многом упростила отношение к наготе. И эта новая открытость всё более становится нормой.
Интересно, что в Твиттере появился особый тег ( #нюдсочетверг ), где желающие делятся с друзьями интригующими «ню» (кстати, закрытых сообществ в Твиттере нет, вы делитесь фото для всех). Нагота вторгается в культурный обиход – и в этом можно усмотреть глобальную тенденцию.
Или гей-парад… Это яркое явление, где нагота, покинув клубный андеграунд, устремляется на площадь. Частное пространство гей-общения (с его свойствами приватности) стало частью культурного мейнстрима.
Очевидно, рано или поздно прайд выполнит свою политическую миссию и в нём останется только театральный элемент. Радужный драйв потребует новых прорывов за пределы privacy. И вероятно, следующей взятой высотой станет нагота, как публичная реальность…
Что это может быть? Прайд-натуризм? Боди-арт (колонны живых картин)? В любом случае, градус эротизма возрастёт (сегодня это только один из мотивов). Возможно, эротический театр станет в прайде основным. И прекрасные нагие олимпионики, объединившись с натуристами, смогут составить свои яркие колонны. Почему бы нет?
Городское и спортивное пространство, дружелюбное к натуризму, будет дальше развиваться, – это очевидно.. Футбольные матчи и вело-пробеги – это уже традиция. Дальше только аутентичная Олимпиада с нагими спортсменами, лёгкая атлетика, прыжки в воду или бег. (Усейн Болт на стометровке смотрелся бы феерично).
Кстати, традиция атлетической наготы возникла в 720 году до нашей эры. Орсипп из Мегары прославился как «первый голый бегун», который выиграл соревнование на 15-й Олимпиаде в Древней Греции.
Новое в культуре человечества обычно появляется волнами. Сначала это эпизоды и случайные культурные флуктуации. А затем идёт основная волна.
Натуризм и кризис христианства
В пост-христианскую эпоху (в большом историческом времени, которое определяется гуманизмом, а не религиозной догматикой) идея наготы уже делала попытку завоевать городское пространство.
В 20-е годы голые марши под лозунгом «долой стыд» проходили в Москве и на Красной площади, фанаты натуризма появлялись в транспорте, на улицах, тестируя «традиции» на крепость и вменяемость. В самом деле, чем нагота не прекрасна (если нет проблем с физическими данными)? Почему она не может стать публичным достоянием – в отведённых зонах города?
Одновременно, в 20-е годы в Европе возникает натуристское движение. Нагота обособляется от сексуальности и начинает восприниматься с точки зрения телесного здоровья (слияния с природой, закалки и здорового воздействия среды на организм).
Основоположником в Германии стал Генрих Пудор, написавший книгу «Нагие люди. Ликование будущего» и «Культ наготы». Идеи натуризма развивало первое нудистское общество «Тифаль», созданное в 1910-х годах автором книги «Нагота» Рихардом Унгевиттером. Тогда же появилась первая база отдыха натуристов возле Гамбурга. (Привет немецким френдам, фанатам голых пляжей).
Натуризм возникает в начале прошлого века в момент религиозного кризиса, на фоне нацизма и коммунизма.
Кризис христианства касался и восприятия сексуальности в целом. Нацисты трактовали наготу своих милитаристских скульптур в подчёркнуто асексуальном духе. (Прообразом были герои и боги, помешанные на власти, а не гедонизме).
Нагота нацистских персонажей (тем не менее) – это пример сублимации, когда обнажённое тело «Победителя» Арно Брекера не должно было вызывать у зрителя эротических чувств. В обнажённых фигурах «Товарищей» (Йозефа Торака), несмотря на скрытый гомосексуальный мотив, мужское тело было очищено от сексуальных аллюзий.
Иначе говоря, кризис христианства, с одной стороны, вёл к возрождению языческой культуры (нацистов), но в то же время открывал движение к природной наготе у натуристов. В обоих случаях речь не шла о сексуальной наготе: либидо прикрыто здесь покровами культуры (медицины или идеологии).
Одновременно христианские каноны наготы (страдающее, греховное или распятое тело) уходят в прошлое. В библейском сюжете Александра Иванова – мужское тело выглядит вызывающе-эротичным, хотя формально говоря, это сюжет о бренности земного существования. Эрос юности явно спорит на полотне с «вечными истинами» Христа. И победителя не так легко определить. Бунтарский и стихийный Эллинизм (через мужскую наготу) находит средства выражения даже внутри христианских сюжетов. (Лучший пример – образ святого Себастьяна, ставший гей-иконой для многих поколений).
В целом, человечество веками движется в этом направлении – после взлёта Эллинской культуры. В 20-21 веке завершённый виток христианской эпохи возвращает нас к эллинским истокам.
А. Иванов. «Явление Христа народу» (культовый фрагмент).
Культура сильнее инстинктов
Как известно, религиозные общества склонны прятать наготу – в согласии с концепцией греха. Голое (женское) тело равно сексуальному вызову. Адам и Ева, увидев, что «они наги», прикрывают тело, как атрибут неумолимого соблазна. Религия не знает понятия сублимации. Преградой между «вижу» и «могу» здесь становится не самодисциплина, а страх небесного возмездия. (Сусанна и Старцы – яркий пример сексуального импульса).
И наоборот, в пост-христианскую эпоху между наготой и сексуальностью лежит сложное пространство управляемого либидо, которое стремится к рефлексии, культурной эмпатии, а не к прямому действию (как это случается у дикарей, для которых “вижу” – означает “обладаю”).
Часто создаётся впечатление, что в религиозной системе координат мужчина выглядит самцом, не способным справиться с влечением с помощью культурных запретов (эмпатии, сострадания, здравого смысла). Поэтому защиту от греха религия видит не только в страхе «адского возмездия», но и в запрете наготы.
Ислам особенно не верит (почему-то) в самообладание мужчин. С точки зрения религиозной морали, мужчина – это существо, не способное к самоконтролю при виде женского тела. Во избежание насилия, женщина обязана прикрыть руки, ноги (всё что можно), включая лицо. А иначе мужчина за себя не ручается. Религиозная архаика не верит в силу культуры, видя в нас животных, – и это оскорбительно для мужчин и женщин.
Но в секулярном обществе между наготой и сексом (возбуждением) лежит надёжное пространство культуры.
Именно с возникновением сложной культурной дистанции между наготой и сексуальной реакцией – связано свободное обращение наготы в современном обществе. Быть голым – безопасно, потому что нагота не является сексуальным вызовом окружающим.
При виде обнажённой персоны в метро или в магазине, мы ощущаем культурную дистанцию между видом пениса (к примеру) и – культурным шоу. Это, так сказать, «культурный пенис», его культурная проекция, а не орган для сношения (хватания руками и интимных действий).
Любой нормальный зритель публичной наготы прекрасно понимает её театральное (а не сексуальное) значение и воспринимает её адекватно.
Обнажённая участница (участник) «голой акции» где-нибудь в Берлине и Париже наверняка доедет до конечной станции метро (если не встретит полицию) в окружении улыбок, острот и шутливых комментариев. Но кто поручится за жизнь этих людей в Тегеране или Грозном? Дикость или гуманность общества измеряется наличием (или отсутствием) культурной прослойки между либидо и социальным поведением.
В нормальном обществе чужая нагота остаётся частью личного пространства, в которое у вас нет доступа. Более того, сегодня близость к телу обнажённого партнёра не означает и согласия на секс (пока вам не скажут «да»).
Не сомневаюсь, что рано или поздно нагота будет в полной мере нормализована и адаптирована культурой, а инстинкты «дикой природы» (особенно мужской) загнаны в цивилизованные рамки.
Массовое появление на улице голых мужских ног (немыслимое в советские годы) – это мини-сдвиг в этом направлении. Я уже не говорю о рекламных акциях («разденься и получи приз»; «пробеги голым по Арбату и получи смартфон»).
В культурно-философском смысле натуризм – это практика выработки обществом важного опыта, культурной преграды между либидо и сексуальным объектом. (Кстати, как показывает опыт натуризма, вид публичной наготы в значительной мере подавляет желание. По статистике, подростки в таких семьях меньше склонны к возбуждению).
Это и есть глобальный процесс, когда культура заполняет то пространство, где веками хозяйничало либидо.
Нагие статуи античности выполняли ту же функцию культурной трансформации желания, – они учили видеть наготу вне сексуального контекста.
В 20 веке это становится культурной нормой. Мини-юбки, загары топлесс, голые вело-пробеги, пляжи, зоны для натуристов, фотовыставки Роберта Мэпплторпа и сексуальные сцены в кино – всё это приметы нормализации наготы, которая становится (прежде всего) культурным феноменом.
Разумеется, эту тенденцию ждёт дальнейшее развитие.
Нет сомнений, что в нашем веке натуризм захватит новые площадки, а его публичное пространство будет расширяться. От нудистских бассейнов, голых ресторанов и пляжей – до кварталов и курортов, супермаркетов и городских зон «ню-френдли».
Сегодня существуют гей-кварталы и территории, дружественные к ЛГБТ, но могут появиться и городские пространства, дружественные к натуризму, где появление голых персон (читающих книгу, загорающих на газоне, плавающих в фонтане) перестанет быть шоковым событием. (Знак на входе или карта на смартфоне предупредят о границах этой зоны).
Более зелёная среда может сделать нынешний контраст между техникой и наготой человека менее заметным. (Всё же, «золотой век», каким он представлялся Клоду Лоррену или Пьеру Боннару – это обнажённые люди в природной среде).
Наконец, возможно возрождение аутентичной Олимпиады, как минимум, для спортсменов-геев (с их согласием будет меньше проблем), тем более, что ЛГБТ-олимпиада уже существует. Всё-таки «гимнаст» – это от «гимнос» (то есть, обнажённый).
Если вернуться к истокам российского натуризма, то в маршах «долой стыд» был заложен важный философский посыл.
Пересмотр религиозной морали и концепции греха – это то, чем светская культура занималась весь 20 век и продолжает это делать, заменяя систему религиозных табу – нормализацией естественной сексуальности человека, формированием новой этики, основанной на гуманизме и научных знаниях.
Когда-то фронтальная мужская нагота на экране казалась немыслимой вещью. Тем не менее, сегодня достаточно маркировки 18+, чтобы указать границы аудитории.
В целом, культура сильнее инстинктов, она способна нормализовать (отрефлексировать) не только сексуальность, но и наготу. И чем сложнее организована культурная реакция человека на мир, тем сложнее устроено либидо и менее прямыми (физиологичными) будут реакции на обнажённое тело.
Когда я вижу в вагоне метро голого парня (на фото), я вспоминаю не учебник по психиатрии 1953 года издания, а самую обычную фразу: «Во-первых, это просто красиво». Первая реакция – самая глубокая. Эстетическое чувство преобладает над либидо и «моралью» – и это совершенно нормально.
Нагота не так токсична и страшна, как считало (и считает) христианство. Дети в семьях натуристов не становятся маньяками и не страдают отклонением в развитии.
Когда-то Эллинизм напомнил о себе эпохой Возрождения (гуманизмом и другим отношением к телу). Ренессанс – не только прошлая эпоха, но и логика культурного пути. Мы до сих пор движемся этим маршрутом. Умножение знаний о человеке и его сексуальности лишает опоры привычную «моральную панику». И нагота Адама обретает более сложный смысл: не только эротический. Но это – и близость к природе, к самому себе, культурный смысл самопознания. Виток за витком мы приближаемся к «истокам». И возможно, новый Эллинизм – не за горами.
– Александр Хоц
