На днях завершился очередной Берлинский кинофестиваль. Как обычно, на одном из важнейших кинофорумов мира были определены и лучшие ЛГБТ-фильмы. Своими впечатлениями о самом актуальном квир-кино и нынешних лауреатах премии Teddy делится Константин Кропоткин.
«FUCK PUTIN». Это граффити встречает всякого, кто направляется прямиком к театру Volksbühne, и пожелание, за которое в Берлине никому ничего не будет, считывается как месседж универсальный. Как очевидно всякому вменяемому человеку, столь же близкого к абсолюту зла как путинизм, сейчас нет. В словах других, но по смыслу похожих, нынешнюю российскую власть поминали и на сцене известного немецкого театра, где который год, открывая эстафету наградных церемониалов Берлинского кинофестиваля, называют главные ЛГБТ-фильмы.
В кругу имеющемся, для публики, так или иначе с квир-проблематикой связанной, не помянуть «Путина и К» недобрым словом было, само собой, нельзя. Тем более, в присутствии украинских культуртрегеров, — среди приглашенных были кураторы киевского кинофестиваля «Молодiсть». Тем более, учитывая новый виток гуманитарного одичания внутри России, — в конце прошлого года несуществующее «международное ЛГБТ-движение» было квалифицировано там как «экстремизм», что фактически определяет как экстремиста любого, так или иначе причастного к квиру, — и самого квир-человека, и всех, кто видит в нем человека, а не выдуманного врага.
Перед залом, полным, по меркам России, «экстремистами», дикость Москвы в выражениях строгих осудила Клаудиа Рот, немецкий госминистр по вопросам культуры, высказав, таким образом, сложившееся статус-кво. Других поводов поминать обезумевшего восточного соседа на церемонии Teddy Awards не нашлось.
В этом году на Берлинале фильмов из России не было, а кинематографисты из этой части суши были меньшинством в меньшинстве. В основном конкурсе фестиваля на «медведей» тщетно претендовал «Архитектон» Виктора Косаковского, известного документалиста, живущего теперь в Европе. В секции Berlinale Talents стипендию и менторскую программу выиграл Владимир Бек, предложивший проект фильма «The Shore». Русскоговорящие квир-зрители помнят его, возможно, по фильму-дебюту «Саша» о девушке, которая выдавала себя за парня.
Кинематограф за нынешней сверхбыстрой геополитикой поспевает едва-едва, и стоит, наверное, пожелать, чтобы ровно через год на Берлинале появились картины, которые отражали бы нынешнюю трагедию российского квир-человека, объявленного вне закона просто за сам факт своего существования.
В прошлом году церемония Teddy была преимущественно «жовто-блакитной». В году нынешнем затяжной военный конфликт был со сцены лишь обозначен, — эмоции куда большие вызвало заявление жюри Teddy о поддержке Палестины в нынешнем жестком противостоянии с Израилем. В ответ кто-то принялся громко аплодировать, а кто-то протестующе кричать; некоторые вышли из зала, некоторые в бурном одобрении повскакивали со своих мест. Это было, со всей очевидностью, выражением главного конфликта нынешнего фестиваля, во время которого показы документального палестинско-израильского фильма «No Other Land» превращались в пропалестинские митинги. И заслуживает внимания, что об израильских жертвах ХАМАС не поминали ни при раздаче главных фестивальных «медведей», ни на малом квир-празднике «Teddy».
Пример позиции куда более выверенной дала канадка Меррилл Нискер, более известная как Peaches. Фильм о перформерке-певице («Teaches of Peaches») был назван лучшим квир-доком фестиваля. Оказавшись вместе с создателями на сцене, главная героиня этого чрезвычайно обаятельного фильма сдержанно и весомо сообщила, что как «еврейская девушка» счастлива жить в Берлине, где все могут свободно высказывать свое мнение, — и эти слова были встречены с одобрением, кажется, всеми без исключения. Каждый понял их по-своему.
По мнению более-менее единому программа Берлинале-2024 в целом была довольно слабой, — сенсаций безусловных не нашлось. Что до Queer Cinema, к которому немецкий кинофорум традиционно благоволит, то можно говорить, наверное, лишь о событиях малых, — они едва ли напишут собой большую киноисторию. Слияние игрового и документального кино, ярко обозначенное в году, скажем, 2021-м, когда «радужного медвежонка» получила «Война Мигеля», спустя три года было ярко выражено в аргентинской картине «Reas», где самих себя и лично пережитое заново, в режиме так называемого «реэнактмента» проигрывают бывшие заключенные, — цис- и транс-женщины. В программе «Panorama» труд Лолы Ариас, выпестованный из театрального проекта, был обозначен как «документальный», что, как очевидно, продиктовано нуждой, — надо же куда-то поместить фильм столь сложной жанровой природы, где свидетельства подлинные оформлены в подобие мюзикла; бывшие зэчки с обаянием неподражаемым, в веселой «сделанности» любительского театра не только говорят, но и танцуют, и поют.
В их изложении тюрьма оказывается не столько местом отбытия наказания, но местом радикальной пересборки себя, — главная героиня, осужденная за транспортировку наркотиков, влюбляется в транс-парня, получившего срок за мошенничество. Оптимизм этой картины, киноэкспертами в Берлине не очень-то оцененной, перекликается с репликой Михаэля Штюца, куратора программы «Panorama», который, выступая на церемонии «Teddy», отметил, как важно в нынешние тревожные времена искать точки опоры, — и таковые, как выясняется, можно найти и в местах неожиданных. По его словам, сам нынешний квир-кинематограф можно расценивать как «safe space», — пространство понимания, где этические ориентиры едины, где фигуры умолчания безусловны.
И в этом смысле величиной безусловной можно считать картину «Young Hearts» из программы «Generation Kplus», самым утешительным образом представляющую смятение чувств 14-летнего жителя современной бельгийской деревни. Главный конфликт конвенциональной «драмеди гей-взросления» состоит не в противостоянии с недружелюбным социумом, как было на Западе еще относительно недавно, но в сложном диалоге с самим собой, вдруг открывающем новые чувства. Дебютная работа Энтони Шаттемана претендует на звание реалистической, — мол, такова современная сельская Бельгия (и может, вся нынешняя Западная Европа), но градус приятия подростковой гомосексуальности в предложенном обществе таков, что впору все же подумать о планке желаемого, нежели равенстве действительному.
Гомофобии нет. Мир готов видеть квир-человека во всей его полноте. Эта мысль повторяется и в других фестивальных картинах. Влюбленность двух старшеклассниц во франко-немецкой ленте «Langue Étrangère» («Иностранный язык»), показанной в основном конкурсе, не представляет какого-либо интереса для режиссерки Клер Бурже, куда сильней озабоченной формами лжи, которую по причинам разным транслирует и отдельный человек, и целые институции. Школьниц тянет друг к другу физически, что служит, своего рода, курсивом, маркирующим интенсивность взаимной вовлеченности; телесное связано с общественным; любишь человека, — значит, люби его и как социальное тело.
Гомофобии нет и в бразильской картине «Cidade; Campo», тоже претендовавшей на Teddy (и получившей премию в программе «Encounters»). Это простодушное соединение городской социальной драмы и деревенского магического реализма в режиссуре Джулианы Рохас не оправдывает ожидания олдскульного зрителя. Казалось бы, каким должен стать конфликт, если в сельскую глушь переселяется пара лесбиянок? Но нет, сама по себе квирность двух героинь, любящих друг друга на экране во всех подробностях, никакой драмы не поставляет, — безусловная ценность любовной связи Флавии и Мары играет роль контраста: теплота и понятность женской любви против лесной чащи, где все незнакомо, чуждо, зловеще.
И снова нет. В пасторальной филиппинской картине «Huling Palabas» главный герой, 16-летний Андой ищет «своих» без какой-либо боязни, — робость обозначения себя как квир-человека объяснима, скорей, возрастом, нежели предубеждениями социума. Нечто вроде враждебности лишь обозначено в картине «Betânia». В бразильской деревне мать костерит свою дочь-лесбиянку, однако конфликт получает скорое, благополучное разрешение: главная героиня, пожилая мудрая акушерка Бетания уверенно настаивает, что нельзя мешать людям проживать свои мечты.
Квир-мир, представленный на Берлинале, хотелось бы назвать радужным вдвойне, — счастливым и в самом прямом смысле. Однако большинство лент, претендовавших в этом году на Teddy, не столько сулят покой, сколько требуют диалога. Или, как минимум, внимательного соучастия. Это заметно даже в самой интеллектуальной из квир-картин, словно созданной для университетских кафедр. В «Tú me abrasas» Матиас Пиньейро не просто экранизирует диалог античной поэтессы Сапфо и морской нимфы Бритомартис, придуманный в 1947 году итальянцем Чезаре Павезе, — в нарочитых повторах аргентинский режиссер пробует сформовать голоса женщин, мнимых и реальных, которые известны нам лишь во фрагментах, в обрывках, отражениях отражений. Рефрены картины считываются как призыв: надо слушать и слышать.
Требование внимания нервное и даже смятенное выражает картина «Crossing» о пожилой грузинке, которая отправилась в Стамбул на поиски своей транс-племянницы. Леван Акин, этнический грузин из Швеции, призывает к милосердию по отношению к транс-людям: придуманная им пожилая героиня в блестящем исполнении Мзии Арабули не просто ищет свою беглую юную родственницу, — встречаясь с транс-людьми, разговаривая с ними, женщина совершает нечто вроде зримого покаяния за то, что в свое время не увидела, не поняла, не приняла близко к сердцу страдания транс-человека. У фильма, получившего Teddy в качестве премии жюри, — оригинальный двойной финал, в котором упущенное предстает и обретенным, и проговоренным.
Социализация квир-человека и чувства, которые заслуживают обозначение «queer» в смысле широком, противопоставлены в американской лирической комедии «Between the Temples», где главный герой, кантор в синагоге, разведенный мужчина средних лет неподдельно увлечен своей пожилой учительницей музыки. Режиссер Нейтан Сильвер, желая обозначить несовершенство нынешних церковных институтов, показывает лесби-пару, — двух матерей кантора, — как бесспорных и уважаемых членов еврейской общины. И это нужно для того, чтобы подчеркнуть, как «продвинутость» современного иудаизма в одном не отменяет отсталости в другом: однополые семьи — это ок, но отнюдь не ок, если «мальчик» влюбится в старушку. Квир-семейственность, обозначенная как новая норма, помогает в отбраковке других предрассудков: если вы вы говорите «А», то где ж ваше «Б»?
Как приглашение к разговору можно понимать и самый причудливый квир-опус нынешнего Берлинале. В своем втором игровом фильме Джейн Шенбрун, американская небинарная персона, отчетливо и даже яростно проговаривает свое недовольство сложившимся положением вещей: герои «I Saw the TV-Glow», школьники конца 1990-х, исступленно влюбляются в один «девчачий» сериал во многом потому, что окружающая их реальность не способна дать ответа, кто они на самом деле и почему не чувствуют себя равными себе. «Тебе нравятся девушки?» / «Не знаю» / «Парни?» / «Мне нравятся телесериалы».
Что правильно, — ответов снова нет. Полем рефлексии тревожной можно назвать норвежский фильм «Sex», показанный в программе «Panorama», — о двух современных трубочистах, один из которых увидел себя во сне как женщину, а другой, будучи гетеросексуалом, испытал удовольствие от реального гей-секса. Задумчиво-лирически, в диалогах затяжных режиссер Даг Йохан Хаугеруд показывает, что все те теории о свободном проявлении чувств, на практике не так-то просты: рассказав о гомосексуальном опыте жене, наивный трубочист в качестве премии за честность получает лишь смятение женщины, которую любит. Сам фильм можно понимать как стейтмент западного гетеросексуала, который, с одной стороны, готов пересмотреть договоренности, что есть брак, верность, любовь, свобода, но с другой, — перед лицом нового знания способен испытывать пока лишь растерянность.
Пример месседжа куда более определенного — «All shall be well», драма о положении квир-человека в современном американизированном Гонконге. Главная героиня после смерти партнерки выясняет, что у нее нет места в семейном клане покойной. Государством не защищенная, традицией игнорируемая, фактическая вдова оказывается жертвой предательства людей, которых считала родственниками. Первая мысль, которая должна бы посетить квир-пару после просмотра этого фильма, — пойти сообща в ЗАГС и (или) к нотариусу, чтобы силой документа защитить себя и любимого человека. Режиссер Рэй Йон в основном посыле не сильно мудрит и недвусмысленным публицистическим запалом ценен, — в линейке квир-фильмов Берлинале это был едва ли не единственный пример предельно четкого высказывания, обозначающего предельно конкретные пути и решения. Прозрачность для фестивального кино редкая, и тем подкупающая: у «All shall be well» звание лучшей ЛГБТ-картины Берлинского кинофестиваля 2024 года.
Благосклонность, которая, кажется, изумила даже самого создателя. Получая Teddy, Рэй Йон вспомнил, каких трудов ему стоило убедить продюсеров, что фильм о «меньшинстве в меньшинстве», — не просто о лесбиянках, но о лесбиянках пожилых — может быть интересен.
Можно предположить, что найти средства на кинопроект о бурной квир-молодости и впрямь проще. Еще будучи лишь анонсом в фестивальной программе, самым желанным считался фильм «Love Lies Bleeding». В своей второй полнометражной картине Роуз Гласс самым сочным, самым смачным образом рассказывает историю современных «тельмы и луизы», — героиня Кристен Стюарт, менеджер спортклуба, насмерть влюбляется в бодибилдершу в исполнении Кэти О‘Брайан, а далее, после иньекций с анаболиками и несимулированного лесби-секса, молодые женщины ввязываются в зажигательный полуфантастический триллер-эмпауэрмент о конце власти отвратительных мужчин.
Фильм, обильно и весьма увлекательно цитирующий кино 1980-х, выглядит облаком тегов, где триггеры ценнее мысли, а спонтанные импульсы важней выверенных размышлений. Аттракцион этот, впрочем, можно назвать и своеобразной витриной: вот чем можно завести публику в году 2024-м. Подобие мета-диалога картина выстраивает с «The Visitors», новым детищем Брюса ЛаБрюса, взявшегося пересказать на свой лад «Теорему» Пьера Паоло Пазолини. Неутомимый канадский порнограф, довольно точно воспроизводя сюжет итальянской (квир)классики, использует его как полую форму. И снова загадочный гость соблазняет всех до единого членов одной богатой семьи, но на сей раз герои куда более разнообразно занимаются предельно детализированным гомо- и гетеросексуальным сексом. Зажигательны и надписи, которыми сопровождаются многочисленные пенетрации: «Семейные ценности», — сообщает во весь экран надпись, когда исполнители, притворяющиеся родственниками, используют сфинктеры друг друга на прочность.
Слова сколь громкие, столь и смешные, сколь выражающие наше «сегодня», столь отчетливо и закрывающие какой-либо о нем разговор. О чем говорить, когда читаешь новообразование «фазерфакер» в качестве пояснения к сцене, где якобы-сын трахает якобы отца? Аморфно-декларативный по сути, травестирующий все и вся, «The Visitor» отменяет возможность беседы неважно о чем, — о капитализме ли, о буржуазности ли, о свободе ли, о любви. Что ни скажешь, все в качестве реакции серьезной и смешно, и глупо. Став поводом для себялюбивого творческого самовыражения, и квир-человек, и квир-общность уплощены до фигур, до теней, до одномерных марионеток.
Куда честней в этом смысле хоррор «Cuckoo» со знаменитой американской транс-актрисой Хантер Шафер в главной роли. Этот фильм никого не обманывает надуманным глубокомыслием. Рассказывая историю печальной квир-девушки Гретхен, за которой в немецких лесах с воем гоняется какая-то страшная женщина, режиссер Тильман Зингер восхитительно человечен в выражении своей любви к кино, — это «ужастик», сделанный по всем законам жанра. Во время просмотра «Кукушки» есть от чего испуганно вздрогнуть, однако иронических подмигиваний достаточно, чтобы возник эффект умного детского спектакля: малыши в ужасе, как страшна баба-яга, прочие вторят, с ностальгической улыбкой вспоминая собственные юные годы.
Смешно, страшно, весело, увлекательно, знакомо и незнакомо одновременно, — магия, какой она должна быть.
Разве не за этим мы ходим в кино?
