Социолог Александр Кондаков о квир-теории, активизме и ЛГБТ-эмиграции
Известный уже в мировом масштабе учёный Александр Кондаков уверен, что ему удалось уехать из России чуть раньше, чем слишком поздно. Он работает в ведущих университетах мира, пишет научные труды и продвигает квир-теорию. А недавно вступил в законный брак со своим партнёром. В эксклюзивном интервью “Парням ПЛЮС” Александр рассказал о своих исследованиях, о природе активизма и о том, как наука может противостоять мракобесию даже в наши времена. Отдельно рекомендуем перейти по гиперссылкам, в которых наш герой собрал и свои научные достижения, и множество ценной для саморазвития информации.
Долгое время вы пытались строить научную карьеру в области ЛГБТ-исследований, находясь на территории России. Но, всё же, в итоге эмигрировали. Что стало последней каплей и планируете ли вы возвращение? Если да, то на каких условиях?
Мне кажется, что я сделал всё для ЛГБТ-исследований в России, что было можно в тех условиях. Вместе с коллегами и активистами мы провели успешную конференцию по ЛГБТ и квир-исследованиям в 2013 году «На перепутье». Я три года подряд преподавал ЛГБТ-исследования на магистерской программе в российском вузе, преподавал гендерные исследования, права человека в СПбГУ. Я много опубликовал на русском языке и переводов, и оригинальных публикаций; и научные работы, и статьи для СМИ; и аудио-, и видео-лекции. Хотя я далеко не единственный человек, который чем-то подобным занимался в России, я думаю, мой вклад был ощутимым. То есть я никогда не сидел тихо, опасаясь последствий. Я не боялся России.
Проблема в том, что я не думаю, что мог бы заниматься всем этим в России сегодня – ситуация значительно ухудшилась. А парадокс заключается в том, что уехал я вовсе не из-за этого.
Я нашёл свою первую работу за рубежом в 2017 году, сразу после защиты диссертации в Петербурге. Честно говоря, когда я уезжал в тот момент, то не потому, что мне нужно было уехать – то есть ничего не было последней каплей. Наоборот, у меня получилось найти работу в США, и я ехал не от чего-то, а куда-то. Мне было интересно новое место, новая профессиональная культура, новые люди. Более того, я знал, что вернусь в Россию, поскольку контракт был временным и возвращение домой было на самом деле условием визы. А потом получилось найти ещё одну работу в США, а потом ещё одну – в Финляндии, и, наконец, ещё одну – в Школе социологии Университетского колледжа Дублина в Республике Ирландии.
По мере этого профессионального путешествия мне стало понятно, что мне крупно повезло: уехать из России чуть раньше, чем слишком поздно.
Как часть этой новой жизни, вы вступили в однополый брак. Понимаю, что это очень личная история, но она может вдохновить наших читателей из России. Как это было?
Мы с моим партнёром, Евгением Шторном, действительно зарегистрировали брак. Это случилось в ЗАГС города Дублина в Ирландии накануне Дня святого Патрика. Для многих ирландцев было бы странно услышать такую фразу ещё 10-15 лет назад, честно скажу. На протяжении почти всего ХХ века это была ультраконсервативная и бедная католическая страна, где традиционные ценности были не просто риторикой, как в России, а прямым руководством к действию. Как и в России, здесь уголовное преследование за гомосексуальность отменили только в 1993 году. С тех пор страна развивалась в противоположном от России направлении. В 2015 году однополые браки получили одобрение народа через референдум и правовой статус – через соответствующий подписанный президентом закон.
Благодаря этому в 2023 году у нас состоялась свадьба. Наш подход к этому событию был прагматичным. Мы вместе уже почти 20 лет, поэтому нам не нужно никакое государство, чтобы скрепить наш союз или признать его. Он признан нами и скреплён нашим долгим опытом совместной жизни гораздо крепче, чем может это сделать государство. Однако брак – это юридический статус, который имеет правовые последствия для других юридических измерений, таких как налоги и т.п. Поэтому мы решили зарегистрировать отношения.
Ну а раз уже мы сделали этот шаг, то решили, что нужно и организовать вечеринку, пригласить друзей. Это было очень здорово и эмоционально. Наши друзья приехали из многих разных стран: от Финляндии и Испании до Мексики и США. Только российских друзей не оказалось рядом – многим из них повезло меньше, чем мне, и передвигаться по миру им сейчас всё ещё сложно.
Считаете ли вы себя ЛГБТ-активистом? И как это сочетается с вашей научной работой? Не сталкивались ли вы с обвинениями в предвзятости и как внутренне решаете вопрос сохранения научной объективности в вопросах, которые, в том числе касаются лично вас?
Я не провожу чёткой границы между активизмом и наукой. В современной науке принято считать, что личность учёного, политические взгляды и социальное положение оказывают влияние на результаты научного труда. Этого невозможно избежать. Поэтому современные методологии учитывают социальную позицию создающего знания человека и делают её явной. Это просто-напросто честно – указать на то, из какой позиции происходит знание, что влияет на научный результат. Этого не нужно скрывать. У меня нет никакого внутреннего конфликта именно потому, что моя позиция – неотъемлемая часть моей методологии.
Как раз проблемы начинаются тогда, когда учёные по-старинке всё ещё не признают самое существование своего социального положения и политической позиции, а вместо этого претендуют на то, что они производят непредвзятое, объективное знание. Но такого не бывает! Выбор метода замера, способа расчёта, перспективы просмотра, темы анализа и прочая – всё это выборы, влияющие на результат и опосредованные позицией учёного. Плюс к тому, чем больше этот выбор регулируется государством, тем более активистской становится наша работа: производить знание вопреки запретам безумных бюрократов и автократов.
Активисты и исследователи — союзники или живут в разных мирах? Не сталкивались ли вы с противодействием со стороны активистов, представляющих ту или иную категорию ЛГБТ-людей?
Людей много, и наша сила в нашем разнообразии. Если бы все были согласны с моей точкой зрения, то мы бы умерли со скуки. Активистская деятельность и научная имеют разные задачи, но не обязательно противоречат друг другу. Эти типы работ могут сочетаться, могут не совпадать – всё это абсолютно нормально. Более того, есть разные активисты и разные учёные тоже. Всё это правильно и хорошо! Хороший спор, продуктивный конфликт могут привести к новому знанию.
Могу привести пример дискуссии, по которой я в своих исследованиях пришёл к результатам, отличающимся от позиций некоторых активистов, и это привело к поучительным конфликтам. Это использование квир-теории для объяснения практик ЛГБТ сообществ. Я считаю себя человеком, который делает активный вклад в развитие квир-теории. Моя книга Violent Affections, доступная в электронной версии совершенно бесплатно, кстати, доказывает несколько важных тезисов квир-теории на российском материале: об эмоциональности власти, о будущей дистопии и об устройстве обществ постмодерна. Для многих активистов это звучит как нечто, не имеющее значение. Более того, квир-теория в целом и подобные идеи в частности могут считаться основой для затуманивания смыслов настолько, что выработать ясную стратегию действий оказывается невозможно. Иными словами, весь этот ваш постструктурализм бесполезен в лучшем случае, а в худшем – приводит людей в ступор, когда мозги плавятся и делать ничего не хочется.
В активизме – и вообще в политике – чёткие и простые стратегии имеют большую ценность. ЛГБТ-движение основано на сильных ЛГБТ-идентичностях, которые можно положить в основу прямого действия и несложных стратегий. Квир-теория ставит вопросы об адекватности самих категорий сексуальности и ЛГБТ-идентичностей. Что значит быть геем? Можно ли быть геем по-разному? Понятно, что подобные рассуждения либо нерелевантны для ЛГБТ-активизма, либо вредят ему и льют воду на мельницу конверсионной терапии. А с другой стороны, разве не точнее выглядит описание действительности, в которой человек не рождается ни гетеросексуалом, ни гомосексуалом?
Я не думаю, что подобные рассуждения должны быть обязательно полезны для политики и активизма. В конце концов, возможно, не всё в мире должно быть полезно вообще и полезно для политики в частности. Может быть, наоборот, должны существовать какие-то неутилитарные идеи. Однако также верно и то, что на основе подобных идей можно построить новые, более подходящие современному моменту активистские стратегии, поскольку старые явно не сработали. Это были бы стратегии, учитывающие текучесть и сложность, фрагментарность и амбивалентность. Это были бы активистские стратегии, где задачи ЛГБТ неотличимы от задач рабочих; задачи мигрантов – от целей феминизма. Такие коалиционные сложные движения, действия которых непонятны властям, не способным в итоге ничего таким движениям противопоставить. Думаю, новое знание о таких стратегиях было бы очень нужным результатом конфликта учёных-постструктуралистов и современных активистов.
Как ваши исследования помогают ЛГБТ-людям в России и мире? Для чего именно нужна научная база в защите прав ЛГБТ-людей?
Сказать по правде, как учёный я не ставил задач помогать людям при помощи исследований. Я могу лишь надеяться, что результаты моей работы используются во благо. Однако принципиально важно понимать: учёные создают инструменты, но используют их не ученые. Физики расщепляют атом, а политики принимают решение сделать из этого атомную бомбу. Социальные учёные открывают шаблоны поведения больших групп людей, а политики используют это знание для манипулирования толпой. Как раз важная задача гражданского общества – контролировать использование знаний людьми, имеющими власть.
Что касается моих исследований, то я знаю, они часто используются для того, чтобы доказать опасность России для ЛГБТ-людей в делах, касающихся международной защиты и беженства. Я опубликовал много работ, основанных на интервью с ЛГБТ-людьми в России о том, как им живётся в повседневности. Хотя не все эти истории имеют негативный характер, многие демонстрируют признаки опасности: насилие со стороны членов семьи, ведение двойной жизни, сокрытие сексуальности.
Однако наиболее помогающее в этом смысле исследование – это анализ влияния закона о «гей пропаганде» на уровень насилия против ЛГБТ в России. В этой работе я показал, что после 2013 года, когда этот закон был принят, случаи нападений на ЛГБТ увеличились, в том числе нападений с летальным исходом. Уже к 2015 году уровень насилия вырос вдвое по сравнению с 2012 годом. Причём все это самые сдержанные выводы, поскольку моё исследование основывалось на подсчёте преступлений, получивших правовую оценку российскими судами. Сами понимаете, что, если дело дошло до приговора, значит оно было заявлено, расследовано и рассмотрено в суде. На любой из этих стадий многое могло пойти не так: ЛГБТ-граждане часто не заявляют в полицию о преступлениях против их собственности и здоровья, опасаясь дополнительной виктимизации в полицейских участках. Даже когда заявляют, их жалобы часто не рассматриваются вовсе. А когда рассматриваются, не все дела доходят до суда. В суде же, многие дела о насилии против ЛГБТ могут проигнорировать сексуальность жертвы и тогда узнать об этой ключевой составляющей дела вовсе не представится возможности. Так что дела, которые получилось собрать в этом исследовании, являются лишь вершиной айсберга, хотя их более трёх сотен за период 2010–2016 годы.
Так или иначе, этот простой аргумент часто используется в инстанциях, рассматривающих дела о беженстве для ЛГБТ-людей из России, и он помогает им.
Важно также, что мои исследования оставляют историческую запись об опыте довольно скрытой группы в непростой период жизни в России – период становления авторитаризма. ЛГБТ скрыты не только потому, что многие сами скрывают свою сексуальность из-за опасений о безопасности, но и потому что за медиа-кликушеством пропагандистских каналов не видно настоящих людей. Исследования моих коллег и мои исследования позволяют зафиксировать более реальные опыты и образы российских ЛГБТ, чем те, что рисует жестокая пропаганда.
Преступления на почве ненависти против ЛГБТ-россиян зачастую оставались безнаказанными и до войны. Есть ли у вас данные о том, как изменилось положение дел после 24.02.22 и после принятия нового пакета гомофобных законов?
Нет.
Зачастую российские суды не квалифицировали преступления против геев, лесбиянок и транс-людей как совершённые на почве ненависти. Они утверждали, что ЛГБТ не являются социальной группой, а потому к ним эти нормы неприменимы. Насколько обоснована такая позиция и являемся ли мы социальной группой с точки зрения современной социологии? Если да, то почему?
Когда-то я написал статью «Являются ли ЛГБТ социальной группой?», где я предлагаю определения социальной группы из разных социологических теорий и показываю, что ЛГБТ подходят под эти определения. Более того, учёные как в России, так и за её пределами, активно называют ЛГБТ социальной группой в своих научных публикациях, в том числе из списка ВАК. Да что там учёные, даже Конституционный Суд РФ в 2014 году принял решение, согласно которому под «социальной группой» могут пониматься и «группы лиц с определённой сексуальной ориентацией». Иными словами, нет никакой проблемы в том, чтобы включать ЛГБТ в понятие социальной группы для интерпретаций российских законов в российских судах. Для этого всё готово: и российская наука, и российский конституционный суд согласны с этим. То есть российским судам что-то другое мешает применять право так, как надо. Им мешает политика гомофобии, стимулирующая принимать решения, которые либо незаметны, либо явно негативно настроены к ЛГБТ. Это позволяет не привлекать внимания со стороны имеющих реальную власть в стране – правительства и политиканов, делающих карьеры на ненависти и питающих общество негативными эмоциями. Российские суды способствуют воспроизводству политики ненависти через безучастное отношение или её прямую поддержку.
Российский режим де факто определил ЛГБТ-людей как категорию населения, поражённую в правах. Первые лица неоднократно заявляли, что в Украине Россия воюет против однополых браков и всего, что связано с ЛГБТ. Так почему же до сих пор значимое количество геев и представителей других ущемлённых групп продолжают поддерживать политику Путина, а некоторые и непосредственно участвуют в войне на стороне режима? Как геи могут быть за Путина?
Человеческая личность имеет сложную структуру. Не всё в жизни определяется сексуальностью человека. Мотивы действия могут иметь разное происхождение. Страх, власть, деньги, спасение родственников, безысходность, любовь, заблуждение, признание – вот лишь несколько причин, по которым люди совершают поступки, кажущиеся со стороны нелогичными и опасными для жизни. Геи тут, конечно, не исключение. Думаю, что для многих ЛГБТ из России вопрос поддержки режима, базирующегося на гомофобии, – это вообще не вопрос, они однозначно против. Однако есть немало тех, кому важнее престижная высокооплачиваемая работа, чем личная безопасность или уж тем более солидарность с менее привилегированными членами ЛГБТ-сообщества. Мы с Вами можем лишь осуждать выбор, который видится неправильным: солидарность со слабым всегда являлась ценностью морально-этических систем, доминирующих в России. Но больше, видимо, не является.
Сотни тысяч ЛГБТ-россиян покинули страну из-за войны и репрессий. Это очень разные люди, оказавшиеся в новом для себя качестве. Можно ли говорить об ЛГБТ-беженстве из России как значимом социальном феномене? Проводятся ли исследования в этой области?
Да, конечно, это и значимый социальный феномен, и объект исследований сегодня. Миграционные потоки в принципе привлекают внимание социальных исследований очень давно, поскольку они формируют наши общества и мир вообще на протяжении многих тысячелетий. Миграционные потоки из России тоже имеют интересную историю, в особенности в ХХ и ХХI веках. Современные ЛГБТ-мигранты и беженцы из России – это выделяющаяся категория, поскольку она подсвечивает разные измерения политических, социальных и исторических условий, в которые погружён современный мир. Здесь смыкаются вопросы демократии и прав человека, сексуальности и права, международной политики и повседневности.
Научными исследованиями в этой области уже много лет занимаются Ричард Моул в Великобритании и Александра Новицкая в США. Они исследуют формирующееся диаспоры в принимающих ЛГБТ-мигрантов из России странах, конфликт «старых» правил эмигрантских сообществ и сексуальности вновь прибывающих, политические действия российских ЛГБТ в странах приёма.
Более того, появляются художественные книги, которые осмысляют опыт ЛГБТ-эмиграции и беженства из России – прежде всего, это «#хроники_беженства» Евгения Шторна, выпущенные на русском языке в Порядке слов в 2020 году. Книга написана как дневник из общежития для беженцев в Дублине и стала только ещё более актуальной за последние три года.
Текст: Antony Sπyros.
