Мне бы хотелось рассказать вам о себе «Идеальную историю трансгендерного человека», чтобы доказать свою «подлинность», но такая история не про меня. Не могу сказать, будто я с самого начала знал, что я трансгендер. Даже не могу с точностью сказать, когда у меня началась дисфория.
Но тут нет ничего удивительного, если учесть, в каких условиях я рос.
Мы жили в Мичигане, и я был обычным тепличным ребенком из пригорода. Меня дразнили за то, что я «странный», и в любой компании я чувствовал себя «белой вороной», но я в буквальном смысле ничегошеньки не знал о квирах и трансгендерных людях, а уж тем более о «гендерной дисфории».
Я чувствовал, что отличаюсь от других, но не находил слов, чтобы точнее описать свою непохожесть. Мне и в голову не приходило, что можно сомневаться в своем гендере, и конечно я не знал, что могу не считать себя девушкой, если мне это не подходит.
С учетом того, что у меня был старший брат с небольшой разницей в возрасте, моя андрогинность не казалась особенно странной.
Я решил, что это естественный результат нашей близости друг с другом. В детстве мы много играли вместе, часами просиживали за приставкой, и если прибавить к этому мои многочисленные интересы — как типично «мужские», так и «женские», то некоторая, мягко говоря, гендерная амбивалентность становится понятной.
Если бы меня в подростковом возрасте спросили, как я отношусь к собственному телу, то я бы ответил, что «чувствую себя уродом». А как бы я описал себя? «Я какой-то странный». Я не знал, какими еще словами описать свои ощущения, потому что в моем крошечном мирке их просто не было.
Даже если я ощущал «дисфорию», то никак не мог проследить ее источник.
В детстве у меня было обсессивно-компульсивное расстройство и СДВГ. Поэтому в период взросления тревожность и волнение были моими постоянными спутниками. Когда эти состояния обострялись, я страдал от депрессии.
Другими словами, эмоциональные потрясения были для меня не в новинку. И мне было совсем не просто разобраться, в чем корень всех этих проблем.
С возрастом ситуация только усложнилась. Когда я был подростком, то страдал от расстройства пищевого поведения, а потом у меня начались отношения с человеком, который жестоко со мной обращался. Ощущение отчужденности от собственного тела только усиливалось. Я вообще его не воспринимал.
Вопросы гендера в тот момент меня волновали меньше всего — я думал лишь о том, как справиться с психическими расстройствами и выжить в тех отношениях.
Но мысли о нем стали посещать меня, медленно, но верно. Когда лет в 18 я задумался о том, насколько гендер соответствует моим ощущениям, и о том, чтобы изменить внешний облик в сторону большей андрогинности, то мой агрессор заявил, что я «потеряю свою привлекательность».
Моя самооценка и так уже была ниже некуда. А когда он это сказал, мне стало ужасно стыдно, что я вообще посмел подумать об отказе от женственности и цисгендерности.
Поэтому я не просто оставил эту идею — я отбросил ее далеко-далеко как полную нелепицу.
Поначалу все свои мысли об изменении гендера я спрятал в самый дальний наглухо запертый ящик. Я не мог даже помыслить о том, чтобы собственными руками расшатать привычный уклад. Ведь переход и, естественно, разрыв этих отношений полностью изменят мою жизнь.
В тот момент у меня просто не хватало сил на размышления о том, кто я есть.
Борьба с ОКР и попытки выжить в травмирующих отношениях вынуждали меня подавлять все мысли, касающиеся гендерной идентичности. У меня не хватало ни душевных, ни физических сил, ни поддержки, чтобы с этим разбираться.
Только после расставания с тем человеком и начала психотерапии я смог приступить к распутыванию этого клубка.
Когда я научился лучше контролировать ОКР и оправился после отношений, уничтоживших мою самооценку, на поверхность снова стали всплывать вопросы о гендерной идентичности. Я начал размышлять.
И искать информацию в Интернете.
И именно тогда я по-настоящему начал задаваться вопросом: а что если ощущение неуместности, которое я часто испытываю в компаниях — особенно среди девушек моего возраста, — это неспроста?
А вдруг это чувство того же порядка, что и ощущение чужеродности моего тела? И что если моя склонность к андрогинности (и другие мелочи, как, например, то, что на компьютере я предпочитаю играть за «мальчика») тоже неспроста?
И честно говоря, я даже не знал наверняка, имеют ли эти ситуации из детства отношение к гендерной идентификации. На самом деле, мало кто из нас это знает, потому что и самоопределение, и гендер — это очень сложные понятия.
Не говоря уже о том, что у меня в принципе был очень трудный и болезненный жизненный опыт. Сложность с дисфорией состоит в том, что это довольно абстрактное понятие. Ощущения не настолько кристально прозрачны, как представляют себе многие цисгендерные люди.
Дисфория совсем не похожа на яркую неоновую вывеску, которая загорается в момент твоего рождения, особенно в обществе, где все старательно делают вид, что трансгендерных людей вообще не существует.
Мы сами часто не понимаем природу своих ощущений, особенно если в прошлом имела место психическая травма.
Вот почему нам так важно изменить внешние атрибуты — одежду, местоимение, имя. Это помогает понять, как меняются ощущения, чтобы проследить их причину, а также — что еще важнее — понять, что можно с ними сделать.
В общем, в 19 лет я объявил себя гендерквиром. Мне было некомфортно называть себя «девушкой» с учетом всех этих сомнений в отношении своей идентичности и тела.
Я обрезал волосы, начал по-другому одеваться, утягивать грудь и представлять, каким может быть мое будущее. Хотелось посмотреть, стану ли я счастливее, будет ли мне комфортнее, если буду продолжать все это делать.
Правда, с родителями мы так никогда и не обсуждали вопрос моей гендерной идентичности. С их точки зрения все выглядело так, что их ребенок в подростковом возрасте поехал в колледж и подхватил там что-то ужасно похожее на «быстроразвивающуюся гендерную дисфорию».
Только в моем развращении винить надо было не Интернет, а этот дурацкий институт свободных искусств.
Но в процессе социального перехода я понял, что происходит что-то волшебное — я становлюсь более общительным, раскованным. Я чувствовал себя все более счастливым. Чуть более смелым и активным. Более свободным и непринужденным.
Тогда я сел и сказал себе: «Хорошо. В этом что-то есть». В этом определенно что-то было, потому что каждое изменение приносило с собой небывалое чувство легкости.
Позже я узнал, что ощущение разобщенности с собственным телом или самим собой, пищевое расстройство, тревожность и ощущение оторванности от социума могут быть признаками дисфории при трансгендерности.
Похоже, все это знакомо многим из нас. И что особенно важно, в процессе перехода у некоторых людей эти ощущения полностью или частично проходят.
Когда я в конце концов понял, что из-за гендерного перехода мне становится лучше и легче… меня охватил восторг. И в то же время я испытал новые приступы очень острой гендерной дисфории.
Мой внутренний мир становился все более оформленным, тогда как внешние изменения происходили гораздо медленнее. Несоответствие между ними становилось все более явным и причиняло все больше боли.
Это и было «быстрым развитием дисфории».
И через этот опыт проходят многие трансгендерные люди — мы узнаем о себе правду, но это знание лишь приумножает боль. Когда понимаешь, что ты один видишь себя таким, какой ты есть на самом деле, это становится еще одним источником страданий. Ты страдаешь от невидимости.
С одной стороны, ты наконец-то становишься тем, кем изначально должен быть, но в то же время, для всего остального мира, даже для близких, ты становишься невидимым.
Это больно ранит, и у кого-то протекает постепенно, а у кого-то резко в зависимости от того, когда ты определился со своей идентичностью.
Я понимал, кто я есть, и мне хотелось, чтобы и другие люди это увидели. Но этого не происходило. И чем дальше, тем больнее мне становилось.
Я все больше внимания обращал на те особенности своей внешности, которые скрывали мою истинную суть. Мне никогда не было особенно комфортно в своем теле, но теперь-то я знал почему и более четко понимал, что нужно изменить.
И в этот момент я начал задумываться о гормонотерапии.
В возрасте 22 лет я чувствовал себя несчастным и начал терять терпение. Сперва я ничего не говорил родителям, боялся, что они меня не поймут. Они были обычными среднестатистическими родителями, от которых вопросы гендерного самоопределения были столь же далеки, как Луна.
Но в итоге я все равно им признался.
Они были сбиты с толку в самом прямом смысле этого слова.
И более того, они были в ужасе, потому что я никогда не говорил, что у меня есть сомнения по поводу гендера. Для них все мои мысли и ощущения были неожиданными и кардинальными.
Да, пожалуй, «быстроразвивающиеся» — это подходящее слово.
Но ведь само ощущение дисфории не было новым. Относительно недавней была лишь острая потребность разобраться с этими ощущениями, потому что я наконец увидел решение, дорогу, по которой можно пойти.
Из-за этой потребности дисфория набрала новую силу. Но с тем же успехом она могла существовать все это время в той или иной форме.
В любом случае, когда все это началось, мелкие детали уже не имели никакого значения. Мне просто надо было узнать, поможет ли тестостерон. А если нет? Всегда можно остановиться.
Так что я сделал глубокий вдох, написал родителям и сообщил, что собираюсь сделать. И вот моя мама — на самом деле с ужасом ожидая предстоящих событий — сделала то, что должны делать все родители юных трансгендеров: она меня поддержала.
Она не стала пытаться поменять мою сущность, не стала искать доказательств, что я не в себе, и не стала искать виноватых — она просто взяла паузу и все обдумала. Она проанализировала свои страхи и стала моим самым большим сторонником.
И ее поддержка не означала, что она перестала бояться. Это не значило, что у нее нет вопросов, сомнений и тревог. И это не значило, что она понимала все, о чем я говорю.
Но это означало, что у нее хватило мужества не бросить меня из-за этих страхов и сделать все, чтобы поддержать меня на пути к личному счастью, даже если этот путь пугал ее своей неизвестностью.
Моя мама не воспринимала мой камин-аут как случайность и не видела угрозы в переходе. Она рассматривала их как возможность для роста и работы над собой.
Иногда она оступалась и не всегда проявляла тактичность, но всегда изо всех сил старалась поддерживать меня, несмотря ни на что.
При поддержке своей семьи я начал медицинский переход. Врать не буду — поначалу мне тоже было страшно. А вдруг я ошибаюсь. А вдруг это просто очередное проявление ОКР. А вдруг я заблуждаюсь из-за нанесенной мне психической травмы.
Но после нескольких лет гормональной терапии и консультаций с различными специалистами по вопросам гендера, мы все пришли к единому мнению. Это того стоило.
И я каждый день радуюсь, что не упустил этот шанс. И я благодарен своим родителям за то, что они не бросили меня, что поддержали на этом трудном пути.
Я начал гормональную терапию, сделал «верх», и с каждым шагом мои глаза светились все большей радостью. Я оживал. Становился счастливее, увереннее в себе, спокойнее. Эмоциональные бури, бушевавшие во мне всю жизнь, начали утихать.
Родители тоже не могли отрицать, что все происходящее идет мне на пользу. Я наконец успокоился. Я смотрел в будущее с оптимизмом. И что еще важнее, я был в полном восторге.
А знаете, что было одним из лучших и самых неожиданных подарков, которые я получил благодаря переходу?
Моя мама (с которой, признаюсь честно, мы не были особенно близки в период моего взросления, как и большинство подростков) стала моим лучшим другом.
Даже когда маме не удавалось понять меня (да и сейчас не всегда удается), она никогда не переставала любить и поддерживать меня.
Мои родители гордятся своим гомосексуальным трансгендерным сыном. Я точно это знаю, потому что они не устают напоминать мне об этом.
Казалось бы, сложно найти двух людей, которые были бы менее готовы к тому, что их ребенок окажется трансгендерным, но именно их пример поддерживает во мне надежду на лучшее, даже когда сторонники лженауки пытаются скомпрометировать и доказать нестостоятельность юных трансгендеров.
Я верю в лучшее даже глядя на родителей, которые приняли участие в так называемом «исследовании» быстроразвивающейся гендерной дисфории. Я надеюсь, что однажды они поймут: нельзя идти на поводу у страха, лучше воспользоваться этой возможностью, чтобы вырасти над собой, полюбить и услышать своего ребенка.
Это возможность получше узнать чудесного человека, которому вы подарили жизнь — увидеть, быть может, впервые в жизни, что у него на сердце, и доказать, что он все равно достоин любви, таким какой он есть.
Мои родители воспользовались этой возможностью, несмотря на всю горечь ситуации. И когда я спрашиваю их о причине, они отвечают неизменно и просто: «Потому что мы тебя любим».
Изначально мы не знали, что я трансгендер, и в жизни не слышали о гендерной дисфории. Но когда родители смотрят на меня сейчас — и видят счастливого, здорового взрослого человека, — это уже не имеет значения.
Надеюсь, когда-нибудь родители всех юных трансгендеров в мире смогут испытать ту же радость, независимо от того, насколько «неожиданным» будет решение их детей.
Надеюсь, для них настанет момент, когда они посмотрят на своих светящихся от счастья детей и наконец поймут, что это того стоило.
АВТОР: СЭМ ДИЛАН ФИНЧ
