И вопрос этот был подобен выстрелу: тут кому-то мужики нравятся? Да, именно так и спросили сами у себя — мужики тут, что ли, кому-то нравятся?
Я уже не помню, откуда приехал Андрюша. Кажется, из Коломны… В Москве он учился на юридическом факультете какого-то — дай Бог памяти — неюридического института. Здесь ему дали место в общежитии.
Первый день. Андрей приезжает в столицу с дорожной сумкой, в которой лежат модные майки и сельдерей, купленный по дороге в магазине. Приходит в общежитие, отыскивает свою комнату на третьем этаже. Открывает дверь и видит, что в комнате сидит какой-то кавказец.
Он, конечно, представился, но Андрюша не запомнил его имени. Назовем его Гоги. И ладно бы в светлице был один кавказец — например, режиссер Сергей Параджанов или философ Тина Канделаки, — но когда Андрей вошел в комнату, он увидел, что кавказцев там много.
Андрюша поздоровался с друзьями соседа, пожал им руки. Они были огромные и волосатые, а Андрюшина ручка, как у венгерского композитора Листа — красивая, с длинными пальцами на три октавы. Оглядевшись, он сел на кровать, открыл сумку, вынул майки и сложил стопкой в шкаф. Потом съел сельдерей. Гоги последили некоторое время за ним птичьими физиономиями, а потом заговорили о чем-то своем. Андрюша вышел в коридор, походил туда-сюда, позвонил товарищам. Разговоры как-то не шли, так как день был облачный, без прояснений и тонко чувствующие природу люди грустили.
Скоро наступил вечер и даже показался край ночи, Андрюша поплелся к комендантше — косой тетке. Он закричала, что время выдавать постель закончилось. Но потом, присмотревшись к Андрюше разбегающимися глазами, повела за собой. Открыла бельевую комнату толстым ключом и зажгла свет: на стеллажах лежали спрессованные наволочки, простыни, подушки — постель, на которой провалялось не одно поколение студентов. Поругавшись немного для важности, комендантша выдала казенное белье: желтое и отутюженное так, словно на него раскаленной задницей сел великан. Когда Андрюша развернул его в комнате, увидел, что оно щедро покрыто заплатками и штампами. Застелил кровать и лег.
Спать было трудно: к ночи в комнату набилось еще несколько гоги. И все громко разговаривали. Один говорил, что он бы присунул такой-то сучке, другой подхватывал: он присунул бы всем сучкам. Юноши смеялись, резали кинжалами конскую колбасу и грохали дверью, когда ходили курить.
«Это невозможно, невозможно!» — думал Андрюша. Где красота, барочные завитки, фэшн? Где уважение к женщине, хотя бы друг к другу… хотя бы потише резали колбасу.
В начале четвертого Андрюше захотелось в туалет. Андрюша встал и, завернувшись в государственное покрывало, поплелся к выходу. Когда вернулся, юноши остановили его вопросом. И вопрос этот был подобен выстрелу: тут кому-то мужики нравятся? Да, именно так и спросили сами у себя — мужики тут, что ли, кому-то нравятся? «Почему это?..» — Андрюша вздрогнул. А чего это ты в одеяло заворачиваешься, когда срать ходишь? Во-первых, не срать… Не суть, Андрей. Суть: тут все свои. К-а-к-и-е п-р-о-б-л-е-м-ы? Щедро размахивая, никого не стесняясь — вот как нужно ходить.
Андрюша скользнул под одеяло. И так будет каждый день: гоги, «присунул», колбаса. И еще они заподозрили его в неладном… Оставаться нельзя. Что же делать?..
И произошло чудо. Андрюша вел дневник на LiveInternet. Когда-то у него был лишний вес и мысли о самоубийстве, но он прибег к фитнессу и сельдерею. Вскоре лишнего веса не осталось, а самоубийства совершали поклонники. Один из них — интеллигент с жилплощадью — нашел Андрюшу. Сидя вечером у компьютера и щелкая по ссылкам, он наткнулся на его журнал. Какой прекрасный юноша, какая многоступенчатая рефлексия, плюс суицид — как это все интересно. Андрей, не хотите ли встретиться? Конечно, хочу. Прочь, прочь из комнаты с гоги и вонючей колбасой!..
И наступило благословенное полугодие, когда интеллектуалы кормили его тортиками, водили по музеям, снабжала небольшими деньгами и обещали отвезти за границу, чтобы он увидел оригиналы некоторых картин. Андрюша так поумнел, что даже поставил на аватарку «Даму с единорогом» и продолжил расчесывать внутреннюю рефлексию. При этом он умудрялся никому из режиссеров, музыковедов и медиевистов не отдаться — буквально никому. Ведь секс для него не вежливая необходимость, а продолжение любви. Она вспыхивала несколько раз к стройным юношам, но, как хорошая погода, держалась недолго. И снова наступали журналисты-международники, тортики и карманные деньги.
Все это время Андрюше удавалось не появляться в общежитии. С вуитоновской сумкой, куда были упакованы трусы с майками, зубная щетка, бритва, еще несколько вещей и красивый шарик — со всем этим ему удавалось путешествовать целых шесть месяцев. А потом все как-то не заладилось… Ну, так иногда бывает, когда все начинают вдруг «сливаться», когда подгребают новые мальчики или искусствоведы дохнут. Андрюше вдруг отказали в приюте. Что делать теперь? Возвращаться в общежитие, где его кровать давно облюбовали для «присунуть»? Вновь померкли красота, барочные завитки, фэшн…
И в этой части рассказа наконец встречаются герой и автор. Андрюша вновь посетил «первооткрывателя», который охладел к своему гомункулу, но продолжал иногда поить его чаем. На таком чаепитии я и увидел Андрюшу, а он меня. Вернее, не меня, а мою скромную съемную комнату. Казалось, так пасть нельзя — после музеев, тирамису и «я увезу тебя в Неаполь» — комнатка в Медведково. Увы, так пасть можно.
Тем вечером я напоил Андрюшу чаем и накормил яичницей. Витамины попали в Андрюшин организм и он начал говорить, говорить, говорить о себе. Он говорил сначала на кухне, а потом в комнате. Кровать, стол, стул, шкаф и книжка полка. Никаких репродукций на стенах, альбомов с живописью. Где здесь жить красоте, барокко и фэшэну? И, главное, где здесь жить Андрюше? Ну, ничего, посмотрим… Герой нашел свободное место на полке и поставил туда свой красивый шарик, словно пометил территорию. Потом вышел на балкон покурить. Здесь он рассказал о взаимоотношениях с отцом (трудных весьма). Вернулся в комнату, сел за стол. Здесь он рассказал о своем взрослении (нелегком, конечно). Потом отошел к шкафу и ненароком в него заглянул: есть ли свободное место. Здесь Андрей рассказал о своем настоящем. О работе в «Шоколаднице», о менеджере — психопатке, лесбиянке и сучке. О трудностях учебы. И еще о том, что сегодня подтвердился диагноз — у него ВИЧ. Вот так, вот так… Когда-то он любил одного юношу, которому полностью доверял. За это доверие он и поплатился. Вот так, вот так… А красивый шарик — это его, кстати, подарок.
Автор слушал этот рассказ и, конечно, сопереживал. Сопереживал хорошей Андрюшиной жопе, принявшей в себя отравленный глоток вируса. Жопа была отравлена. Отличная жопа, но, увы, одной ногой в могиле. И ничего смешного.
Рассказ длился еще немного, пока не забрезжил второй час ночи. Андрюша отправился в ванну, а когда вернулся… Его чресла были обмотаны гостевым полотенцем. И было видно, каким прелестным сотворил его Господь. «У тебя не найдется для меня чистых трусов?» Я, признаюсь, растерялся, но трусы нашел. Он исчез на минуту и вскоре появился снова. «Спокойной ночи», — сказал он, ложась в кровать. «Спокойной…» — сказал я, ложась рядом.
Тихая ночь, дивная ночь. Прохладное бедро Андрюши. «Я должен сказать тебе честно, Андрей — я придерживаюсь постмодернистских взглядов на вещи. Да-да, можешь ругать меня, но это так. А что такое постмодернизм? Это ризома. А что такое ризома? От французского слова “корневще”. А буквально это подкрепляется тем, что я уже полминуты дрочу тебе член». Тихая ночь, дивная ночь. «Секс давно перестал быть для меня чем-то вроде рукопожатия», — ответил Андрей и попытался выдернуть затвердевший член из авторской руки. Но автор — демиург, и от него так просто не убежишь. «Отпусти его, отпусти!» «Андрей, разве я не объяснил своей позиции? Постмодернизм, ризома, член». «Мне рано вставать». «Это не отнимет много времени. Есть такой музыкальный жанр — багатель, что от французского слова…» «У тебя все от французского слова». «Что поделать — французы дали нам много слов. Так вот, багатель — это безделица. Мол, не ищите здесь большого смысла. Вот и ты — не ищи». «Нет, я так не могу».
Меня стало злить его упрямство, да и член увял наполовину. «Но тогда, Андрюша, ты убираешься к ебеням… Ты пользуешься моим удивительным гостеприимством и я вправе требовать от тебя вежливости. А это не более чем вежливость и несколько граммов белка. Утром я верну его тебе в виде сваренного яичка. Ну как?» Тихая ночь, дивная ночь. «Какого хрена ты молчишь?» «Я уйду утром…» «А кто тебе даст лежать здесь до утра?» Его член, ставший мягким, выскользнул у меня из руки. Андрей отвернулся к стене, показав мне лопатки. Я с силой ударил его в спину. «Эй, ты чего делаешь?» «Уебывай отсюда, сволочь!!» «Успокойся, успокойся, чего я такого…» «Уебывай вместе с шариком!!»
Я выскочил из постели, схватил с полки стеклянный шар и бросил его об пол. Игрушка не раскололась, зато оставила на полу заметную вмятину. Эта ее неуязвимость меня взбесила, я погнался за игрушкой, улетевшей в угол. А когда достал, запустил в голову Андрея. Удар получился скользящим, по касательной. На этот раз шарик ударился в батарею, выбросил стеклянную крошку и закатился под стол.
Андрюша вылез из кровати и испуганно следил за мной. Он чувствовал, что я наброшусь на него и, защищая лицо, поднял руки. Но я схватил его пониже, за трусы. «Они мои!» Андрей вскрикнул, отступил, выбираясь, и повалился голым задом на пол. «Долбанный псих! Я ухожу, долбанный псих!» Он стал метаться по комнате, одеваясь прыжками. Выбежал забрать из холодильника йогурты, которые успел отложить. Вернулся в комнату, достал из-под стола шарик, царапнул ногтем скол, положил в сумку: «Придурок…»
«Я ведь вежливо держал тебя за член и у-г-о-в-а-р-и-в-а-л. Думал, что я интеллигент. А я не интеллигент, вавилонская блудница». «Если у меня ВИЧ, это не значит, что я сплю со всеми подряд», — говоря это, он завязывал шнурки. Узел получился корявым и тугим: Андрюша нервничал. Наконец он оделся, взглянул на отражение в зеркале коридорного шкафа. «Блин… Трусы забыл в ванной». Я зашел в ванную комнату, схватил сморщенный мокрый комок. Вернулся в коридор, бросил трусы Андрею в руки. Он помял их и спросил: «Тебя устроит обычный миньет?..» «Что?» «Обычный миньет…»
Какая сволочь. У него, оказывается, все это время шла внутренняя борьба: согласиться или отказаться. И вот он понял, что лучше согласиться. Но я к этому времени был слишком обижен. Я открыл дверь и начал выталкивать Андрюшу. Он хватал меня длинными руками и бормотал: «Мне правда некуда идти… Ну, извини, что… Правда некуда…» Вытолкал.
Посмотрев в дверной глазок, я увидел, что он снял джинсы, надел влажные трусы и затем — снова джинсы. Потом ушел.
Я вернулся в комнату, лег на кровать. Вокруг продолжал витать его запах: мокрой бумаги вперемешку с запахом испорченного сыра. Сна, конечно, не было и я несколько раз начинал мастурбировать, но без последствий. Тихая ночь.
Утром я обзвонил всех знакомых, которые подходили под понятие «интеллигент». Именно они становились объектами Андрюшиной атаки. Позвонил даже одному парню, который торговал театральными билетами в метро. «Понимаешь, мы, интеллектуалы, должны объединиться против таких как Андрюша. Отказать им в приюте! Отказать им в деньгах! Пока они не поймут, что нас нельзя дразнить. Хватит. Мы не можем вечно любоваться на них, как на Диму Билана, не смея потрогать. Нужно выработать корпоративную политику. Каждый красивый мальчик должен понимать, что ему придется расплачиваться телом. Из-за разных добреньких штрейкбрехеров им есть, где околачиваться. А это всего лишь телячья вырезка, у нее нет никаких прав». Все со мной соглашались и клялись, что Андрюшу на порог не пустят. Я им не верил, мне казалось, что он вновь валяется где-нибудь на вышитых подушках, положив голову на ренессансный альбом. Оказалось, все было не так.
После изгнания он дозвонился кому-то сочувствующему и этот кто-то взял его в клуб (прямо с вещевой сумкой, которую спрятали в гардеробе). В клубе Андрюше дали бутират и его так «развезло», что он стал кричать и шарахаться из стороны в сторону, выбежал на улицу. Здесь он немного побегал, потом споткнулся и упал на какие-то торчащие из земли прутья, плашмя упал. Вызвали «скорую», отвезли в больницу, прооперировали. Утром его обследовали кисло улыбающиеся аспиранты. Так у Андрюши на губе появился шрам, словно клык.
Дальнейшая судьба героя известна мне хуже. В институте он продолжал учиться, бывал в «мониках», перестал вести журнал. Через полгода отправился за чем-то в Абхазию с новым парнем. Там Андрюша сильно отравился, но выжил.
Он еще некоторое время обновлял статусы в «Контакте», а потом написал горькую заметку о своей болезни, что всему конец, он не хочет принимать терапию — следующий статус будет сообщать о его смерти. Логин и пароль переданы «надежному человеку». Я подписался на рассылку новых статусов Андрюши по SMS. Однажды мне показалось, что я получил последнее сообщение. «Его не стало… Ограничение на скидку после 61-ой минуты на вашем тарифе отменено! Говорите по низкой цене сколько хотите!»
Подождем.
Валерий Печейкин, Журнал КВИР
